Переплетаю пальцы и…
Никогда этого не делал. И сейчас этот жест кажется мне интимнее и важнее многих других, даже крепких поцелуев. Прижимаюсь губами к тыльной стороне ее детской ладошки.
И она поднимает лицо, наши взгляды мягко льются друг в друга.
Улыбается. Она мне улыбается! Чуть-чуть, совсем немного, одним уголочком своего розового, слегка припухшего рта.
Снова так много хочу сказать, и снова вместо слов в голове коктейль из эмоций, чувств, желаний.
Вижу, что она тоже хочет что-то сказать, и молчит. Говорить должен я. Я мужчина. И я… я захотел получить её.
- Лера, я хочу… чтобы ты была со мной.
- Как?
- Просто. Рядом. Ты мне нужна.
Её дыхание можно почувствовать. Сбивается. Срывается с тормозов. И мысли её я сейчас почти что читаю. Напряжение растёт. Ей нужно знать. Она хочет понять.
А мне всё ясно. Как дважды два.
- Я хочу, чтобы ты была моей девушкой.
Молчание. Молчание, которое я могу осознать, но которое мне так сложно выносить сейчас.
Я не жду, что она бросится мне на шею. Это нереально. Не с этой девчонкой.
Но мне нужен ответ.
Просто чтобы знать, что я могу дышать.
- Ты… серьёзно?
- Абсолютно. – разве можно предположить, что я шучу такими вещами?
Не доверяет? Кринж. Сам виноват. Только ты, Торыч, и больше никто.
- Лера, я…
- Нет. Послушай. Я для вас… пария, да? Я неприкасаемая. Еще хуже – пустое место. Ты три недели назад заставил меня встать перед тобой на колени и просить прощения.
- Лера…
Она просто поднимает руку. Заткнись, Тор. Я понял. Хорошо. Она права. Заткнусь и буду слушать.
- Потом ты сам просил прощения у меня, но я знаю, что тебя заставили.
Чёрт, тут она не права. Сам хотел. И поднять её тогда с коленей хотел. И вломить всем, кто ржал над ней и троллил… И вообще…
Я думал на следующий день прийти, я знал, что она у Анфисы, но не смог. А потом уехал на сборы.
- Почему сейчас? Что изменилось? Ты не видел меня три недели, вернулся и…что?
- Я хотел этого еще тогда. Я…- чёрт, как хреново-то! Получи, Тор, распишись. Ответочка прилетела.
- Хотел, чтобы я стала твоей девушкой и поставил меня на колени? Логично. – мышка усмехается. Права, во всем права.
- Лера, я не могу всё объяснить. Не могу объяснить почему тогда так поступил. Ты… зацепила, понимаешь? Задела. Ты реал меня опустила.
- Ты бы меня ударил в ответ, были бы в расчёте, или ты девочек не бьешь? Только на колени ставишь?
- Зачем ты… Чёрт. Ладно, давай… Добивай. Все скажи. Только… зачем тогда поехала со мной? Зачем пошла кофе пить? Целовала сейчас зачем?
- Ты мне нравишься.
- Что?
Смотрю охренев, сердце снова как драм-машина. Чувства, эмоции, в кучу, в клубок, покатились с обрыва.
- Ты мне нравишься, Ром. Вот. Можешь с этим знанием делать что хочешь. Хочешь – всем растрепи, пусть стебут. Хочешь…
- Лер!
Поворачиваю её к себе, наклоняясь, внутренне проклиная того, кто проектировал салон спортивной «бэхи», не догоняя, что тут может решаться судьба человека, а до неё недостать.
Хватаю за плечи, лоб в лоб, глаза в глаза.
- Мышка…
Не смотрит на меня, опустила ресницы. Дышит с трудом. Чувствую. Хочется ей помочь, дышать за неё готов. Отдать ей все готов.
Чёрт. Так бывает? Я просто реально не верю! Но сейчас, в эту секунду рядом с ней умираю, потому что она на меня НЕ СМОТРИТ!
- Лера…
- Слушай. Если ты меня обманешь. Я переживу. Ты знаешь. Мне будет всё равно. Молчи. Не перебивай. Мне будет всё равно. А тебе нет. Ты не меня обманешь. Ты обманешь себя. Ты себя предашь. Человека достойного в себе предашь. Кажется, сначала, что это всё лажа. Проехали. Забудем. Начнём с начала. Забьем на чувства других. Плевать на всё. Это кажется. Понимаешь? На самом деле каждая подлость она бьет не по тем, кому ты причиняешь боль. Она бьет только по тебе. Каждый раз. Каждый гребанный раз…
Страшно слышать это от неё. Страшно. Ей… ей всего семнадцать лет. Я чувствую в ней мудрость какого-то очень взрослого человека. Мне надо переварить её слова. И я понимаю, что она права во всем. Каждое слово – истина.
Откуда в ней это?
Неужели всё только от того, что она пережила смерть сестры?
- Лера… - беру её лицо в ладони, бережно, словно это цветок. Или хрупкая бабочка. – Лера… я… Я не предам тебя. Я лучше… - лучше умру. Хочу сказать, но не говорю. Тема смерти – табу. И для неё, и для меня.
Наклоняюсь, заглядывая в глаза.
- Рома…
И всё… одно слово, произнесенное ею имя моё и меня опять сносит ударной волной, взрывает, размазывает.
Это настоящее. И я держу его в руках. Моё. Никому не отдам.
И снова губы к губам. Дрожат. Накрываю. Улетаю…
Генетический код совпадает по всем статьям. Ты это я. Я это ты. Если скажут, вы дети, любить еще рано вам. Промолчу. Усмехнувшись. И прыгну к ней с высоты…
Глава 19
Я уже целовалась раньше.
В Брянске у меня даже был парень. Ну… как парень… друг, который нравился и с которым было весело.
Костя был на год старше, из театральной студии, куда я ходила какое-то время. Студия распалась, но все мы, кто там занимался, в основном из моей же школы как-то хорошо сдружились. Стали устраивать всякие мероприятия – и на день учителя, и на Хэллоуин, и на Новый год…
На том празднике я была Снегурочкой, а Костя – Дедом Морозом. Репетировали вместе, дурачились, она называл меня «внученька моя», таскал на руках, ну и… Он был веселый, симпатичный, компанейский.
Целовались мы под ёлочкой, после праздничного концерта, на дискотеке. Было… прикольно.
Я боялась, что мне не понравится. Сонька рассказывала, что ей первый раз было очень противно. Но тут же философски замечала, что выбрала «не тот объект».
Мы тогда уже знали, что Соня болеет, но была надежда на лучшее.
Я еще надеялась.
Костя закончил школу и уехал в Питер, поступил в Военно-медицинскую академию.
А мы с мамой переехали в Москву.
Сначала Костя писал, я отвечала. Потом ему видимо стало не до меня, но я была не в обиде, мне же тоже стало не до него…
Когда появился Тор.
Да, как я не пыталась убедить себя в том, что он мне противен, что он меня раздражает – это было не так. Это бесило.
И его поведение тоже бесило. Троллинг, который всё сложней было игнорить.
А потом мы поехали в музей. Я как-то спокойно относилась к стихам Маяковского, но в тот вечер была реально потрясена. И стихами, и игрой актёра.
Он читал, а у меня внутри всё горело, кипело, дрожало. Мне хотелось плакать, я так боялась, что разрыдаюсь прямо во время спектакля! Это я-то. Ледяная Щепка. Бесчувственная мышь.
Это Тор меня так называл.
Честно? Мне даже нравилось. И то, что ледяная, и то, что бесчувственная.
На следующий день после похода на спектакль в музей у нас урок литературы. Мы разбираем поэзию Маяковского, говорим о поэзии вообще.
Торопов на урок опаздывает.
Он заходит внезапно – как по закону подлости – тогда, когда я уже стою у доски, собираясь читать стихи.
Сонины стихи.
До его появления я говорю, что прочитаю неизвестного поэта, не называя имен. Отказываться, потому что приходит Торопов - тупо.
Я решаю не обращать внимания. Даже если он что-то скажет, даже если опять начнет при всех пытаться меня троллить.
Мне ведь всё равно?
Смотрю в окно, клены золотые машут листьями, дождь накрапывает. Это стихотворение Сонька написала весной. Ранней весной. Незадолго до…
- А по небу сегодня ноябрь,
облака слишком низко плывут,
в отражении вижу себя,
я уже ненадолго тут.
А остаться хочу навсегда.
Просто жить, просто ждать, дышать.
Просто звать любимый тебя.
Просто жить, и не умирать…
Не знаю зачем я решаю прочитать Сонькины стихи.
Я очень их люблю. И мне очень больно.
Потому что в этот день год назад мы узнали, что… что Соня не просто заболела…